Общее дело
Интервью с о. Алексеем Яковлевым о проекте «Общее Дело»
— Отец Алексей, как возникла идея создания этого проекта?
— Моя супруга — художница — проезжала деревню Ворзагоры, услышала стук топоров на колокольне. Поднялась, увидела работающего на колокольне дедушку, который, фактически на свои средства, своими силами перекрывал крышу на колокольне. И мы с супругой сначала стали помогать ему средствами на стройматериалы. Потому что вы представляете, как здорово, когда человек работает, а ты ему всего лишь даешь материалы, которые копейки стоят в прямом смысле слова, и вот благодаря этому дедушке Александру Порфирьевичу Слепинину, по большому счету, появился этот проект. Сейчас уже есть большая картина этого дедушки в полный рост. Мы считаем его основателем этого проекта. Потому что его неравнодушие стало основой вот того, что и мы — все кто участвует в проекте Общее Дело — стали, так или иначе, помогать северным деревянным храмам благодаря его примеру.
— Кто те люди, которые делают проект, кто принимает в нем участие?
— Абсолютно разные люди, из абсолютно разных областей. По анкетам я понял, что большинство людей в среднем имеют два высших образования. А так это студенты, преподаватели, банковские работники. Это предприниматели, бизнесмены, военные. То есть все, без исключения, области, отрасли, виды человеческой деятельности — все, и архитекторы, в том числе. Проект, по большому счету, осуществляет мечты архитекторов, которые занимались деревянным зодчеством. Потому то никаких перспектив на то, чтобы его сохранить, не существовало. То есть все понимали, что мы теряем, но дальше то что? Этот проект — это какая-то надежда, что все-таки можно сохранить и возродить эти церкви. С нами сотрудничают на добровольных началах, являются неотъемлемой частью, ведущие специалисты в области деревянного зодчества и в области реставрации.
— Много ли участников из МАрхИ?
— Архитекторов, которые учились и закончили, наверное, человек пять. И есть еще те, которые учатся.
— Как вы выбираете объекты, с которыми будете работать?
— Сначала едет разведывательная экспедиция, которая обследует все объекты дореволюционного строительства. Проводится фотофиксация, описывается состояние и составляется план первоочередных работ. И дальше зависит от того, где мы можем более эффективно помочь. Вот, к примеру, деревня Мондино, на острове, посередине реки Онега. Там перекрыть рубероидом огромную двускатную крышу храма стоило всего лишь двадцать тысяч рублей. Но коэффициент полезного действия огромен. Потому что вот уже пять лет эта крыша не разрушается, а храм сохраняется. Еще там были другие работы проведены. И в первую очередь там, где можно максимально быстро остановить процессы разрушения — именно по такому принципу выбирается объект. Вообще, очень много деревянных храмов — около 700. Мы знаем о трёхстах храмах, которые нуждаются в нашей помощи. Бывает так, что мы что-то делаем, чтобы просто остановить разрушение.
Вот, к примеру, деревня Мондино, на острове, посередине реки Онега. Там перекрыть рубероидом огромную двускатную крышу храма стоило всего лишь двадцать тысяч рублей. Но коэффициент полезного действия огромен.
Потому что вот уже пять лет эта крыша не разрушается, а храм сохраняется.
А бывает, так, что человек, первый раз приехав, просто остановил процессы разрушения, а на следующий год он продолжает, и через год. Вот, например, церковь святой Великомученицы Екатерины в Усть-Нерманке. Там сначала были проведены первоочередные работы, а сейчас вот уже сделан проект реставрации, и, Бог даст, люди будут дальше в этом направлении работать. Или один из храмов, который вот-вот рухнет — храм 1700-го года, в честь Рождества Христова в деревне Казаково под Каргополем. Это уникальный храм с удивительно красивым завершением. Очень большой. И при этом его состояние настолько плачевно, что можно считать дни до его разрушения.
Изображение: «Общее Дело» / Photo by: “Oshee Delo”
Мы сделали профессиональный проект реставрации. Он уже одобрен в Министерстве Культуры Архангельской области. Мы рассчитывали, что, может быть, можно было бы сделать реставрацию миллионов за 10–15. Но это оказалось нашими наивными мечтами, потому что нам насчитали больше 30 миллионов рублей по проекту реставрации, и, к сожалению, мы в настоящий момент такими деньгами не располагаем. Такая стоимость связана с тем, что его надо сначала разобрать, потому что он вот-вот рассыплется. По проекту реставрации все разделено, но мы понимаем, что мы не на том уровне, чтоб найти средства — чтобы в сезон тратить 5–7 миллионов рублей. У нас, к сожалению, таких размахов нет. Вот поэтому мы действуем по принципу, где мы наиболее быстро и эффективно могли бы помочь, и дальше продолжить.
— В основном вы занимаетесь церквями в Архангельской области?
— Дело в том, что в Архангельской области больше всего деревянных памятников и они в худшем состоянии. Если в Карелии еще как-то кто-то за ними следил, а в Вологодской области это больше часовни, то в Архангельской области это и храмы, и часовни, их состояние самое плачевное.
— Вы работаете только с деревянными храмами?
— Вот представьте себе, что есть 700 храмов, которые нуждаются в помощи. Они быстрее всего разрушаются, потому что это дерево. Поэтому если бы мы «распылились», не видно было бы вообще, что мы делаем. Мало было бы возможно что-то сохранить. А так мы делаем, что можем сделать.
Церковь Богоявления, Палтога, Вытегорский район, Вологодская область.
Вид храма в 2009 году после обрушения. Изображение: Комитет по охране объектов культурного наследия Вологодской области
— Как население реагирует на вашу деятельность? Оно там еще осталось?
— Да, оно есть. Раньше население с опаской относилось к людям, которые что-то делают. Но реальность говорит о том, что везде, где мы побывали, мы что-то сделали. И часто бывает, что население просто спрашивает, когда туда приезжают, «мы ждали, чтоб вы приехали, чего делать?» Вот и уже часто без нас они что-то делают.
Нельзя быть равнодушным, даже элементарно равнодушным. Если вы пришли в какой-то разрушенный храм, вы должны уйти, оставив его лучше, чем он был до этого.
Мы с супругой были летом в уникальном посёлке Пурнема на берегу Белого моря. Там два храма. Один памятник архитектуры, другой — начала 20-го века, конца 19-го, и оба в плачевном состоянии. И там местные жители сказали «мы сами все сделаем». Мы провели субботник, в котором принимало участие человек тридцать. Часа четыре мы работали. Субботник закончился, и, когда мы уезжали, они нас спрашивают: «Что дальше делать? Вы нам говорите, а мы будем делать». Так что население, как правило, очень радостно относится к тому, что вновь возрождаются их святыни.
Пудожский район, республика Карелия. Изображение: «Общее Дело»
— Но много ли людей в тех деревнях?
— Мало. Потому что нет, фактически, работы. И все кто мог, уехали в более крупные районные центры, а их них уже переезжают в города, а оттуда уже в Москву и Петербург стараются уезжать.
— К сожалению, у нас на Вологодчине такая же ситуация. Деревни вымирают. В нескольких километрах от моего дома в Вологодской области есть руинированный храм. Что можно было бы сделать с ним? Как восстановить, с чего начать?
— Нельзя быть равнодушным, даже элементарно равнодушным. Если вы пришли в какой-то разрушенный храм, вы должны уйти, оставив его лучше, чем он был до этого. Щепки, камни, мусор отбрасываете. Траву покосили. Если есть кто из местных, можно их привлечь.
Деревня Ворзогоры. Изображение: «Общее Дело»
Значит, вы ушли, и единственное место в храме, похожее на храм — алтарь. Наиболее главное.
Мусор убран, трава покошена, может быть, иконочка маленькая оставлена. Всё, уже это для всех тех, кто придет, даёт понимание, что это храм, что это святыня, что его надо возрождать. Вы оставили послание для тех, кто будет после вас.
Дело в том, что есть, конечно, мысли по поводу каменных храмов. Наш проект по деревянным храмам является как-бы пилотным, или, можно сказать, пионерским. Если у него будут положительные результаты, то на него можно будет опираться. И тогда уже говорить о десятках, тысячах храмов каменных, что можно что-то сделать и для них. То есть это реально, мы это реально можем сделать. Даже за это лето, в принципе, 2015 года мы могли бы, по крайней мере, это начать.
Одним словом, задача объединить людей. Ведь в этой деревне, в которой вы были, до революции жили ну, грубо говоря, человек пятьсот-тысяча, или две тысячи. Соответственно, сейчас у этих тысяч людей сейчас десятки тысяч потомков. И одна из идей сказать: твои родственники вышли отсюда, и в этом месте единственное, что осталось — остался храм; надо помочь своей малой родине, откуда ты родом, чтобы тебе потом перед своими детьми сказать, что вот это наше место, это наша земля, это наша деревня. Можно попробовать через соцсети этих людей объединить. Потому что сейчас, благодаря информации, электронным сетям, те вопросы, которые было нереально решить двадцать лет назад, абсолютно решаемы. И сделать так, чтобы эти люди приехали на престольный праздник. Ну, например, храм Петра и Павла. Собрались бы, условно говоря, три человека, может быть пять — и вместе бы траву покосили, иконочку повесили. Может быть, батюшку пригласили бы, чтобы он в этом месте молебен совершил.
Деревня Ворзогоры
А в следующий раз приехали бы со своими детьми, с внуками. И траву покосили бы, и окна бы вставили. Или бы крышу закрыли. То есть это реально, это все абсолютно решаемо, было бы только у нас небольшое для этого усердие.
Статья из журнала Archmag.ru «Вера».
