
Очереди в Москве вокруг Манежа, огромные очереди, огибающие здание, стоящие часами на выставку Глазунова. Я из той очереди.
Для нас выставки 1978, а затем в 1996–2000 годах в Московском и Ленинградском манежах были как звуки Колоколов возрождения Родины, среди тогда еще разрушенных церквей, неопределённости, и поиска духовной опоры. Это был его соборный колокольный звон для нас, и мы шли и шли на этот звон, стояли многолюдными очередями, шли как за спасением. Тогда ещё не пришло время восстановления церквей, он предвосхитил патриотический подъем и повёл за собой своим творчеством.
Это Русь взывала к себе в его работах, это мы, как в «Вечной России», в 1988 году встали плечом к плечу в долгих очередях. Не это ли было уже началом Русской Весны? Спустя годы в Крыму, в Севастополе, в 2014 году в Донецке, мы так же встали всей Россией, всем народом, воплотив этот образ единения России в реальной жизни. Образ, о котором он мечтал.
Какая-то искра зажглась в нас так неожиданно, что мы из теплохладных превратились в горящих, и он предвидел это чудо. Глазунов не был безразличным. Судя по его произведениям, он был страстным человеком, чувствующим трагизм и высоту России. Сила его эмоций ответный огонь в сердцах. Он показал нам путь в неустойчивое время, путь к единению как к нашему спасению. И кажется, что в «Вечной России» уже был и Крым, и Донбасс, вошедшие в её единое пространство.
И оставил нам Россию Православную в своём творчестве. Кажется, он, раскинув руки, летел, обнимая её всю — её поля, дали, её необъятность, — всю свою жизнь. Каждая картина — всё о ней, о России. Неразрывно в памяти — Глазунов и Россия.