Бегу белым снегом, зима, метель. Не просто идет снег, и ты смотришь на легкие снежинки, вьющиеся с неба. Нет, всматриваешься в метель, а снег слепит глаза и еле-еле разбираешь дорогу, которую стремительно заметает. Бежишь вперед, туда, где нет линий лесов, перелесков, стертой графики деревень вдали.
Где просто гладь, где сплошное белое. Туда, к соседнему полю, к этой белой широкой ладони под небом, туда, где небо опирается на эту ладонь. Добежишь до поля и смотришь, смотришь в метельную даль, ища линию горизонта. Ее не видно, она исчезла под порывами снега.
Какое счастье стоять, смотреть в это невещественное пространство, летящее и бесконечное. На единую плоскость неба и земли, на эту белую свободу, на белый квадрат Малевича.
Пространственная свобода появилась в его Супрематических композициях двадцатых годов и перешла во второй Крестьянский цикл. Эти белые на белом кресты, плоскости или целиком белая плоскость — это космос, переход в новую вселенную без границ, со вселенскими возможностям для человека.
Особенно в этих Белых работах, в этой абстракции, ощущается православие России, ее основа, выраженная совсем другим языком. Белые пространства с крестом, святящимся, еле видимым — может это Вознесение самой России. Это, конечно, не желание заменить икону, но размышления о России с точки зрения православия, выражение христианских чувств вселенского масштаба.
И не надо забывать о православии, о христианской вере в народе, которая никуда не ушла ни в городе, ни, особенно, в деревне 20-х , 30-х годов, о том, что и сам Малевич был крещенным, как и все русские люди того поколения, делавшие революцию.
Замечаешь за собой, что когда пишешь о Малевиче, просто испытываешь потребность писать лаконичнее и скупее в словах, находишься под влиянием его простого, емкого в выразительности, Супрематизма. Несмотря на то, что сам Малевич писал многословно и сложно выражался, его словесная форма совершенно не соответствует содержанию его живописи, а пожалуй, соответствует набатный Маяковский.
И вот в искусство Малевича ворвалось открытое им пространство, космос, динамика полета. Кажется, что появилось другое измерение, что это не просто одноплановый лист бумаги, а Прорыв.
До этого был первый крестьянский цикл двадцатых годов, ода труду, жизни в деревне. Забитость формами, плотная, без роздыха, компоновка плоскости. Большие массы, однако нет еще монументальности, которая придет в дальнейшем. Другой язык, переходный. А еще раньше и совсем другая живопись, в которой прослеживается влияние различных художественных течений и еще большая многословность, композиционная забитость.
Наконец все старое отброшено, пришел Космический Супрематизм полета, движение, ощущение нового — Весна Революции. Как понять революцию? Смотреть Малевича, увидеть его переживание времени. Его творчество — как полет Гагарина, знаковое явление для страны и всего Мира.
Второй Крестьянский цикл. Пространственно реалистичен, идет от абстрактного Супрематизма. Композиции горизонтальных плоскостей, плоскостей динамических, свободное пространственное заполнение. Такую свободу, неповторимость композиций можно увидеть в северных деревнях, в рядах улиц. Диагонали поверхностей крыш высоких домов, низких амбаров, длинных дворов, их ритмические композиции на контрасте с горизонтальными ритмами, плоскостями.
Непередаваемая музыка деревянного зодчества, кажется, нашла свой отклик в цветных ритмах у Малевича, привязанного к деревенской жизни.